Детство Шарьяра и Анжим. Песнь четвертая.

О том,

как сдержала свое обещание Гульшара,

как в один день и час

родились на свет Шарьяр и Анжим,

как похитила их коварная колдунья,

а также о том, что нет лучшего средства

отомстить сопернице,

чем утопить ее младенцев в старом пруду

Шесть томительных дней протекло с тех пор,

Как с женою простился хан на заре,

Шесть тревожных ночей протекло с тех пор,

Как седая карга появилась в шатре —

С молодой госпожой поселилась в шатре,

Начала прислуживать Гульшаре.

И уж так в эти дни старалась она,

Так вокруг госпожи увивалась она,

Что ее услугами дорожа,

Очень скоро привыкла к ней госпожа:

Оставалась с утра до вечера с ней

И мечтами делилась доверчиво с ней

И уже наряды шить начала

Для еще нерожденных своих детей.

Понимала безропотная Гульшара:

Повитуха ей будет очень нужна,

Но не знала неопытная Гульшара,

Что старуха коварна, хитра, жадна,

Что не дремлют и девять соперниц злых,

Что колдунья бывает тайком у них

И что злую пройдоху за эти дни

Соблазнить, подкупить успели они —

Столковались о гнусном деле они.

Наконец, на исходе седьмого дня,

За преступное дело колдунья взялась:

Раздобыла где-то большой котел

Да мешок подгнившего ячменя

И, присев на корточки у огня,

Приготавливать варево принялась.

"Я сегодня вас удивить хочу",—

На вопросы рабынь отвечала она.

"Чем-то вкусным вас угостить хочу",—

На расспросы разинь отвечала она.—

Вот увидите, что за секрет у меня,

Мед сварю из подгнившего ячменя,

А понравится мед, то и вас научу!" —

Так служанкам лукаво шептала она.

И глазела толпа любопытных слуг,

И следили рабыни, стоя вокруг,

Как старуха возится у огня —

Варит мед из подгнившего ячменя.

Даже воины, бросив стоять у ворот,

Поглядеть пришли, как варился мед,

Ведь никто и не слышал до этого дня

О медовом напитке из ячменя —

Из дрянного, подгнившего ячменя!

Загудел котел, забурлил котел,

Из котла одуряющий запах пошел,

Засмеялась старуха: сварился мед!—

Наконец, немного остыл котел,

И тогда колдунья черпак взяла

Да собравшихся подчевать начала.

И любой, кто отпил хоть один глоток,

Оторваться от этого зелья не мог —

И хвалил, и пил этот пенный мед,

Одуряющий, сладкий ячменный мед,

А потом пьянел — и валился с ног.

И когда сгустилась ночная мгла,

Вся охрана и челядь давно спала:

Спали все — от конюха до писца,

Спали воины у ворот дворца,

И со всех сторон — бормотанье, стон,

Все глаза будто склеил медовый сон,

И храпела стража вокруг шатра,

Где томилась беременная Гульшара.

А как только полночь пришла,

Звезды высыпав без числа,

Наступил долгожданный час —

Гульшара рожать начала.

Застонала она в ночи,

С ложа встала она в ночи

И схватилась, что было сил

За высокий шест из арчи.

Этот крепкий шест для нее

Был заранее в землю врыт,

Был упруг этот длинный шест

И красивой резьбой покрыт,

И привязана крепко к нему

Золотая узда была,

Чтоб держась за эту узду

Поскорей она родила.

Тело юное напряглось,

От жестоких мук затряслось,

Боль пронзила ее насквозь,

Почему же молчит Гульшара?

Ведь известно: когда кричишь,

Легче жгучую боль сносить,—

Почему же такая тишь?

Почему не кричит Гульшара?

Крепко стиснула зубы она,

Прикусила губы она,

Изо рта, солона, тепла,

Тонкой змейкой кровь потекла.

Тяжко мучилась Гульшара,

Но ни звука не издала,

Потому что стыдливой была,

Терпеливой на диво была:

Не хотела, чтоб крики ее

Средь полуночной тишины

Посторонним были слышны,

И не знала, томясь в шатре,

Что кругом, на дворцовом дворе,

Сонным зельем опоены

Все вповалку лежали давно,

Сном тяжелым спали давно,

Словно камни в темном пруду,

Погрузившиеся на дно,—

Самых громких криков никто

Не услышал бы все равно!

Лишь старуха — исчадье зла

С Гульшарой-бедняжкой была,

Очевидицей лишь она

Этой муки тяжкой была,

Хоть притворно вздыхала она,

Но в душе ликовала она —

Как в засаде голодный зверь,