Глава 16. ГАЗ

Уитси, как и обещал Бимиш, был "страшным местом". В отличие от тихого, красивого и дружелюбного Рэмплфорда, это был мрачный и неприветливый город с перегруженным, в связи с войной, морским портом. Если в Рэмплфорде судья и его свита жили в уединении на территории монастыря, то здесь им пришлось поселиться в мрачном викторианском особняке, где было одновременно сыро и душно, комнаты обставлены плохо и через огромные окна из зеркального стекла днем были видны пустыри и коптящие трубы, а ночью они создавали проблемы для светомаскировки.

Темнота — основное, с чем впоследствии связывались воспоминания Дерика об Уитси. Дни стали значительно короче. Работы на сессии было много, и заседания длились долго. Барбер (не из-за страха ли потерять свое место?) работал не покладая рук, ежедневно засиживаясь в суде до позднего вечера, чтобы закончить в срок рассмотрение намеченных дел. Дерику казалось, что дневной свет он видел только из окна машины шерифа, когда их отвозили на обед и привозили обратно в темное помещение суда, где рассматривались еще более темные преступления. Он завидовал Бимишу, когда видел, как тот тащился пешком под незатихающим дождем (ко всему прочему, шериф, по-видимому, оказался откровенным негодяем), а несчастный Бимиш, несомненно, завидовал Дерику.

К этому времени выездная сессия и все, что с ней связано, осточертело Дерику. Он ненавидел цилиндр, который должен был всюду таскать с собой, и фрак, в карманы которого не помещалось то, что ему нужно было взять. Церемонии и формальности, которыми он восторгался в первые дни, опротивели ему своим однообразием. Он знал наизусть то место, на котором споткнется секретарь выездного суда, читая приказ, и все интонации голоса Бимиша, которым он вещал в суде. Дерик почти слово в слово помнил, какое наставление дает судья обвиняемому, впервые нарушившему закон, с какой язвительностью обращается к мошеннику и с какой угрюмой суровостью объявляет десятый по счету срок вору-рецидивисту. Даже преступники и их деяния стали казаться ему похожими друг на друга. А ведь ничего странного здесь нет — нарушения закона имеют свои пределы. Но бывает, что люди постарше и поопытнее его, годами заседающие в судах, так и не приходят к пониманию того, что человеческая природа, в сущности, не изобилует разнообразием.

Единственные дела, которые он слушал с удовольствием, были те, где защитником выступал Петигрю. Он-то всегда находил какой-нибудь свежий оборот речи или неожиданное мудрое изречение и избегал однообразия. К счастью, Уитси был его городом. Здесь начиналась его карьера, здесь он впервые отличился на выездной сессии, и здесь у него осталось несколько надежных клиентов. Не так давно, кстати, Петигрю не без основания рассчитывал занять должность мирового судьи в Уитси, но к тому времени, когда место освободилось, сменился министр внутренних дел и в который раз адвокат остался не у дел.

В гостинице была такая же скука, как везде. Давно были забыты развлечения, которыми Хильда радовала участников сессии в Саутингтоне. Почти сразу по прибытии в Уитси она получила письмо от брата, из которого узнала, что ее попытка уговорить Себальда-Смита провалилась. Была названа катастрофическая сумма компенсации, и поверенные все настойчивее требовали ответа. "К счастью, — писал Майкл, — это старомодная и респектабельная контора, и, я думаю, у них нет большого желания выдвигать судебный иск против королевского судьи. Если бы не это, нам бы давно прислали повестку. Но я чувствую и почти уверен, что клиент настаивает на своем и торопит их, поэтому недалеко то время, когда их благоговейный трепет перед судьей иссякнет". Хильда, прекрасно понимая, кто стоит за спиной клиента и подталкивает его к этим действиям, начала отчаянно экономить. Она попыталась сделать невозможное, неслыханную дотоле вещь — прожить в гостинице исключительно на ту сумму, которая выделялась выездному судье государством. К ужасу миссис Сквайр, меню было урезано до пределов, которые, на ее взгляд, были чуть ли не равносильны полуголодному существованию. Если бы нужда заставила Хильду, как и всю страну, начать экономить полугодом позже, ее действия расценили бы как истинный патриотизм, но в данный момент это выглядело как скупердяйство.

По традиции, впрочем, нельзя было избежать ужина у судьи в честь мэра города Уитси. Как она с этим справилась, известно ей одной. Она слыла гостеприимной и щедрой хозяйкой среди коллег ее мужа, и эту репутацию необходимо было поддерживать. Сама Хильда считала себя обаятельной и умной хозяйкой, и это ее собственное мнение о себе было ей тоже дорого. Блистать среди провинциальных знаменитостей умом, тактом и приятными манерами, как подобает даме из лондонского высшего общества, и в то же время исподтишка следить за каждым съеденным гостями кусочком и каждой каплей выпитого вина, моля Бога, чтобы муж не надумал откупорить еще одну бутылку портвейна, — это было слишком большим напряжением даже для Хильды с ее стойким характером. Когда ужин закончился и гости разъехались, она пожаловалась на страшную головную боль.

Порядок ночных бдений оставался прежним. На этот раз первой должна была дежурить Хильда. Дерик, увидев ее бледное лицо, пожалел бедную женщину и, когда судья вышел из комнаты, сказал ей, что подежурит всю ночь. Подавив зевок, он заверил ее, что совсем не хочет спать. Но Хильда отказалась: